arta999
Sunday, 28 November 2004, 17:38
Люблю все что связано с волками... почему-то мысли о волках волнуют кровь... от полной луны сердце сжимается в комок и хочется завыть по-волчьи...
«Серый волк», Вячеслав Клименков
(муз. и сл. В. Клименков)
На Тамбовщине, лютой зимою,
Рядом с логовом, прям на земле,
Серый волк с серой волчьей судьбою
На снегу белом выл при луне
Ну а рядышком, в логове тёплом
Спят волчица и трое волчат,
И матёрый волк изредка смотрит,
Как три серых комочка сопят
Вдруг под утро — истошные крики,
Лай собак изо всех уголков,
Это люди пришли веселиться,
Это люди погонят волков
И волчица мгновенно проснулась,
Ощетинив стальные клыки,
А волчата в неё окунулись,
Чтоб найти в тёплой шерсти соски
Снег на землёю кружил,
Медленно, медленно таял,
Лес вдруг от криков ожил —
Значит, значит смерть рядом
Серый волк, фыркнув, резко поднялся,
На волчицу взглянул и детей,
И секунду ещё задержался,
Пасть оскалил и прыгнул в метель
Побежал он навстречу безумью,
Побежал он на встречу с судьбой,
Чтоб по снегу, по тропочке лунной
Всю толпу увести за собой
И собаки, почуявши волка,
Завизжали, как стадо свиней,
И рыча, и скуля без умолку,
Потащили по следу людей
Волк гнал свору от часу за часом,
Пока снова не стало темнеть,
И на дальнем овраге за чащей
Серый волк захотел умереть
Тут легавые псы подбежали,
И запрыгали, лая, вокруг,
Но все сразу напасть не решались,
И живой обозначился круг
Он порвал самых смелых в секунду,
И стоял, словно серый утёс,
И спешили со всех сторон люди,
И трещал между веток мороз
Когда люди сюда прибежали,
Каждый радостно в воздух стрелял,
Восемь псов неживые лежали,
Ну а волк, весь шатаясь, стоял
Только был он не серый, а красный,
Выделяясь на белом снегу,
И смотрел он спокойно и ясно
На кричащую рядом толпу
Люди молча собак оттащили,
И вплотную к нему подошли,
И, ругаясь, его пристрелили,
И с собой, матерясь, унесли
А весной, по проточной водице,
В тот глубокий и дальний овраг
Привела молодая волчица
Трёх весёлых, подвижных волчат
Добавлено:
Слова песни
Я когда-то был Псом и на Волка похож не слишком,
Но нарушил собачий закон, и теперь мне крышка.
Мутный свет облаков, злое солнце над лесом встало...
И теперь я - среди волков, я один из стаи.
Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,
Но до этого дня я побуду немного Волком.
Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на Луну.
И теперь, как на грех, куда дальше бежать?
Я вам объявляю войну!
Я когда-то был Псом благородным с гербом на флаге,
Но собачий закон охраняют всегда дворняги.
И теперь я бегах, в пене, в мыле, в крови, в азарте.
Волчий бог в облаках намечает мой путь по карте.
Ну, а мне бы волчат, да забиться в нору до суда,
Только от Палача перегаром несет да луком.
Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на Луну.
И теперь, как на грех, куда дальше бежать?
Я вам объявляю войну!
Эх, подстрелят меня, да потащат по снегу волоком,
Но до этого дня я побуду немного Волком.
И меня не страшит, что однажды весной
Я услышу в степи вертолет надо мной,
Полыхнет из "винта" или из "калаша",
И отправится в рай моя волчья душа.
Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на Луну.
И теперь, как на грех, куда дальше бежать?
Я вам объявляю войну!
Объявляю войну!!
Жучь
Tuesday, 19 September 2006, 19:57
Вот... Про волка... Рассказик...
Трус
Рассказ основан на реальных событиях, произошедших с реальными персонажами в 2002-2003 гг.
Часть 1
Большой человек с недобрым лицом что-то упоительно бормоча и сюсюкая тянул к нему руку. Волк оскалился, поджал хвост и попятился вглубь вольера. Белоснежные клыки, каждый почти с мизинец, жутковато светились призрачно-белым, карие глаза глубокого янтарного оттенка угрожающе потемнели. Но человек словно не понимая опасности продолжал надвигаться на зверя, смотря тому прямо в глаза… Волк почувствовал спиной близость стены, остановился, весь сжался в тугой ком из мышц, шерсти и рычания и вдруг встретил взгляд мужчины…
-Эй, осторожнее!!!
Но было поздно и оклик не помог - дюймовые клыки молниеносно вспороли протянутую ладонь, волк метнулся мимо согнувшейся от боли фигуры к дверям вольера и с разбега уткнулся головой в знакомо пахнущие ноги… Высокая женщина осторожно прижала к себе дрожащего зверя, успокаивающе поглаживая его необычно рыжую голову, и гневно вскинула взгляд на суетящихся вокруг раненного актера людей:
-Только не говорите, что я не предупреждала! - разнесся в морозном воздухе ее звонкий голос. - Это вы себе могли с Лизуном такое позволить, ну уж на крайний случай с Блондинкой или Ромкой, я ведь говорила, что Трус способен напасть!!! Вы же не умеете работать с животными, смотрите, он дрожит, вы его напугали!!! - и уже обращаясь к доверчиво жмущемуся к ее ногам волку, - Ну, что Трус? Пойдем отсюда…
Трус почувствовал, как ее рука знакомо ухватилась за длинную шерсть на загривке, и медленно пошел рядом.
У большого вольера его встретили визгом и радостными воплями - за проволочной сеткой бесились пять молодых волков. Женщина остановилась в раздумье - не так то просто было посадить волка в вольер, где бесятся от желания погулять и поиграть еще пятеро… Наконец она просто впихнула Труса через небольшую щель между косяком и дверью и тут же захлопнула ее, чуть не прищемив любопытную голову Блонди, самой красивой из волчат. Привалившись к хлипкой, сотрясающейся от напора шести мохнатых тел, двери, она, тихо ругаясь под нос на непослушные замерзшие пальцы, прикрутила проволокой сломанный замок и, оглянувшись на замерших у двери, не верящих еще в ее уход, волков, пошла греется в дом.
Как только она скрылась из виду в вольере началась прежняя жизнь: Филя и Лизун затеяли веселую потасовку, Рома с Блондинкой занялись перетягиванием какой-то ветки, а Ия подбежала к Трусу, намереваясь устроить тому взбучку за отсутствие, но напоролась на тяжелый взгляд и рявканье, предпочла не связываться и улеглась в сугроб.
Трус медленно поплелся в дальний угол вольера, забился под навес, свернулся серо-рыжим клубком и с тоской уставился на верхушки вековых сосен, чья изумрудная хвоя сегодня сияла почему-то особенно ярко…
Трус не помнил себя щенком… Хотя нет, отрывочные воспоминания присутствовали, но они были туманными и смазанными. Он помнил мать, но только как теплоту холодными ночами, сладкое молоко и тщательные, до дрожи приятные, массаж и умывание языком. Зато хорошо вспоминалось, как он однажды подкрался к рычащей матери, которая доедала что-то сладко пахнущее и вцепился в это что-то зубами, с непонятным для самого себя кощунственным рычанием. Помнил, как мать, пытаясь стряхнуть его с этой недоеденной шкурки, долго мотала головой, бегала по клетке, но он мертвой хваткой сжал челюсти до боли в деснах и зажмурившись, как колобок, молча катился за ней. А потом она вдруг бросила эту шкурку и он, гордый своей добычей, радостно побежал зарывать ее в укромный угол…
Еще он иногда вспоминал теплый запах, запах человека, который почему-то не внушал ни страха, ни недоверия, наоборот нес не меньшее тепло, чем запах родителей… Тогда и звали его по другому… Ему было дано смешное и гордое имя - Альф… Это уже здесь его назвали Трусом, потому что он не терпел чужих людей, особенно мужчин, но как переярок, еще не уверившись в своих силах, он просто скалился, огрызался, поджав хвост и прижав уши… Сегодня он в первый раз укусил человека… Но от страха ли?
Эта мысль так поразила волка, что он с несвойственной ему смелостью выскочил из под навеса, опрокинув на ходу тонкокостную Блонди, поставил лапы на сетку и вытянувшись столбиком, как сурок, стал вглядываться в бело-оранжево-зеленую даль соснового бора…
Лизун подбежал к брату, встал рядом с ним, но не увидев ничего интересного, легко толкнул Труса плечом, приглашая поиграть. Тот даже не шелохнулся, но это мало расстроило Лизуна, он был компанейским волком и быстро влился во всеобщую игру в догонялки. А Трус все стоял и смотрел, и в глазах его была непонятная тоска, и ярость, и злость. Если бы его спросили, он бы вряд ли смог ответить, почему злится… Может просто это единственный выход: озлобится на весь мир, стать опасным, непредсказуемым, что бы понимали, что не собачка, чтобы не лезли вот так, с протянутыми руками и сюсюканьем…
В тот день свершилось чудо. Чудо маленькое, обыкновенное и очень личное… Волчонок стал Волком.
Часть 2
В ту холодную мартовскую ночь волчице было совсем плохо… Огромный живот не давал удобно улечься, схватки стали неровными, но еще более болезненными. Дерево под ней обжигало промозглым холодом, - когда отходили воды, она не успела даже выползти из логова… Очередной приступ боли скрутил ее непослушное тело, она тихо заскулила, с трудом вдыхая сырой воздух, на этот звук в логово просунулась морда волка, он казался испуганным и немного виноватым. Волчица оскалилась - нечего этому невротику молодому смотреть на то, как она рожает… если родит, конечно.
Четыре часа спустя из темноты логова донесся писк новорожденного и хлюпающие шлепки я зыка по мокрому тельцу. Спустя несколько минут писк стал множественным, звуки вылизывания убыстрились, волчица-мать осторожно прокусывала плодную оболочку, съедала ее, потом движения ее зубов становились медленными, она откусывала пуповину и насухо облизывала щенка за щенком.
За дверью логова послышались тихие шаги и взволнованное дыхание, волчица насторожилась, но, уловив знакомый запах, только осторожно откинулась на бок, подставляя тугие, полные молока соски волчатам. Щелкнули засовы и дверь приоткрылась, в освященном проеме расчерченном полосами решетки показалась фигура девушки, присевшей на корточки. Сквозняк пронесся по логову и еще не обсохшие до конца щенки возмущенно заголосили.
-Ох, Юточка, девочка моя драгоценная, наконец-то… Я так волновалась! Слава Богу, ты замечательная мама!
На родной голос волчица высунула из своего закутка нос и приветственно заскулила, немного виновато прижав уши - дети еще слишком малы, она не могла отойти от них, им нужны ее тепло и молоко… Дверь осторожно, почти бесшумно закрылась, а по коридору разнеслись звуки быстрых шагов и радостный, срывающийся от восторга голос:
- Родила!!! Слышите?! Юта родила!!!
- Скольких хоть?
- А черт его знает, я же не могу по голосу определить! Но их много, не меньше пяти!!!
- Ага, и куда мы их денем?
- Придумаем что-нибудь! - беззаботно отозвалась счастливая девушка.
Юта об этом не думала, ее задача была накормить и обогреть эти шесть копошащихся комочков… Что с ними случится через год-два не ее забота. Хотя как всякая мать она искренне желала им счастья. В логово опять просунул любопытную мордашку ее супруг, на этот раз она милостиво разрешила ему подойти и посмотреть на детей. На подгибающихся от волнения лапах Артур приблизился к своей возлюбленной и удивленно уставился на маленьких, совсем слепых существ, которые однажды - в это ему не верилось - превратятся в статных, сильных волков и волчиц.
С улицы его окликнул женский голос и он выскочил из логова, на мгновение, ослепленный весенним солнцем, замер, а потом подбежал к решетке и доверчиво прижался к теплым рукам прислонившейся к прутьям девушки. Эти ласковые руки нежно гладили его по спине, почесали доверчиво подставленный мохнатый живот, пробежались по рыжей мордочке…
- Я горжусь тобой… - раздался у самого его уха тихий шепот. Он обернулся и нежно лизнул девушку в щеку. Он любил Ее. Теперь, когда Юта вся в заботах о детях, хоть Она останется с ним. Она навсегда останется с ним. Он в это верил.
Часть 3
Мелодичный перезвон капели разбудил Труса после дневного отдыха. Медленно, с наслаждением выпрямляя лапы, потягиваясь каждым мускулом, он встал с належанного лапника и втянул ноздрями потеплевший сырой воздух сумерек. Ветер принес множество манящих, соблазнительно сладких запахов со стороны леса - весна наконец-то вступила в свои права, медленно, но верно отвоевывая у зимы власть над окоченевшей землей. Волк встряхнулся, спрыгнул на землю и направился в укромный угол, где утром зарыл честно отвоеванное у братьев и сестер ребро с куском позвоночника. Мощными движениями лап он за пару секунд разрыл верхний слой земли и хвои и вытащил заначку. Кость восхитительно пахла, а в позвоночнике таился сладкий мозг - в предвкушении наслаждения Трус забрался обратно на лапник, улегся, зажав между передними лапами ребро, но стоило ему увлечься процедурой разгрызания, как странные звуки в конце вольера заставили его вскинуться и насторожить уши. Его взору предстала знакомая сцена: Лизун стоял опершись передними лапами на сетку, Филя стоял в той же позе у него на плечах, цепляясь когтями за проволоку, чуть позади них пригнулась в готовности Блондинка. Когда эта акробатическая фигура немного утвердилась, волчица одним прыжком взметнулась по их телам вверх, оттолкнулась изо всех сил от Филиного загривка и взлетев вертикально еще на полтора метра, уцепилась лапами за верхний крепитель сетки, подтянулась и с грациозностью приземляющейся кошки спрыгнула по ту сторону.
Следующим метнулся вверх Рома, приземлился с тихим визгом, но тут же весело подпрыгнул на всех четырех лапах и вдруг приглашающе заскулил, глядя на Труса.
Трус никогда раньше не делал таких вылазок, хотя и не из страха, как думали многие, нет. Просто было еще рано показывать на что он способен - но от чистосердечного предложения брата он не мог отказаться. Молнией сорвавшись с места волк взлетел едва касаясь кончиками когтей сетки и спин братьев и, идеально сгруппировавшись, упал на лапы рядом с Ромой. Тот радостно взвизгнул, лизнул Труса в нос и понесся вслед за Блонди по тропинке, ведущей между вольерами. Справа гневно взревела кабаниха, то ли осуждая волков, то ли просто завидуя их нечаянной и недолгой свободе.
Тремя серо-рыжими тенями волки носились по лесу, прячась за отвалами, прыгая друг на друга, они на смерть перепугали старого дымчатого лиса, который спал у сетки, переполошили олениху, почувствовав запах парного молока долго скулили под дверью стойла, пока корова не начала с грозным мычанием таранить рогами стену - в общем повеселились от души. Блондинка залезла на пологую крышу сруба, вскарабкалась до трубы и поудобнее усевшись завела утреннюю песню. Рома и Трус с удовольствием присоединились к ней, из дальних вольеров отозвались матерые волки, зазвенели тенора Лизуна и Фили, пронзительно заскулила Ия… Блондинка вела мелодию и ее точеный профиль на фоне светлеющего неба казался вырезанным из черной бумаги. Медленно гасли одна за другой звезды, край неба порозовел, и волки красивым многоголосьем завершили свой гимн жизни. Блонди спрыгнула на землю, потерлась плечом о Ромино плечо и побежала в лес. Трус последовал за ними. Метров через двести они наткнулись на покосившийся сеточный забор и Трус застыл, будто окаменев. Это была последняя преграда между ним и вожделенной независимостью, но сделать этот шаг оказалось куда труднее чем он ожидал. Чуткие волчьи уши уловили далекий скрип ворот, возвещавший о приходе рабочих, Рома с Блондинкой радостно побежали встречать их, но Трус не двинулся с места даже после ощутимого толчка в бок. Они не стали его ждать, а он улегся на талую землю, положил голову на лапы и вперив взгляд в хлипкую ограду, застыл, словно изваяние. Так его и нашли: серо-рыжее тело почти сливалось по цвету с покровом из хвои, все тело неестественно напряжено, взгляд пустой, остекленевший… С трудом его уговорили вернуться в вольер, казалось, что все, чего он хотел, - остаться на этом месте и смотреть, смотреть, смотреть на свою последнюю преграду… Несколько дней после того происшествия он отказывался от еды, не хотел работать, избегал рук, а при попытках разыграть его только очень тихо рычал, уходил в дальний угол вольера и подолгу лежал там, будто размышляя о чем-то. Он не знал, что помешало ему просто перепрыгнуть забор и уйти, не знал и не мог понять, почему так получилось. Но больше он никогда не пытался перебраться через ограждение вольера и, наблюдая за играющими по ту сторону сетки братьями и сестрами, не испытывал зависти, только горечь, жалость и сводящую с ума, жестокую щемящую боль в сердце.
Часть 4
Их было шестеро. Четверо братьев и две сестры. Шесть маленьких пушистых комочков на неустойчивых лапах. Шесть волчат. Такие очаровательные и разные, вызывающие улыбки своими детскими выходками. Шесть еще только начавших познавать мир индивидуальностей. Шесть пар одинаковых мутноватых глазенок, шесть пар смешных мохнатых ушей, шесть шелковых тупоносых мордочек, шесть доверчивых сердечек…
Уже на десятый день девушка, что работала с волками и наблюдала роды, выделила из копошащейся пушистой массы одного из крупнейших волчат - очень темного, с необычной рыжей «шапочкой» на голове. Осторожно взяв его, словно человеческого младенца, на руки, она замерла от умиления - волчонок доверчиво прижался к ее рукам и заснул. А через два дня он - первый из волчат - открыл глаза. Еще почти ничего не видящие подслеповатые щелочки мутных глазенок смотрели спокойно и серьезно. Подрастая, он рано стал слишком уж самостоятельным, первым стал с рычанием выхватывать из рук маленькие кусочки мяса, на 19 день жизни у него прорезались зубы, а весил он к тому времени 2 килограмма. Он был первым во всем и, наверное, поэтому его назвали Альфом.
Не менее, если не более заметной, была самая маленькая и светленькая из волчат. Настолько светлая, что на фоне темно-бурых спинок братьев казалась бледно-желтой. За этот необычный окрас ей было дано забавное прозвище - Блондинка, сокращенно Блонди. Она была бесподобно красива. С братьями у нее были самые теплые отношения, она любила играть, прыгать, бегать. Когда волчат выносили на прогулку в небольшой солнечный вольер, она сначала очень пугалась, пряталась под корягами, потом привыкала и затевала бурные потасовки с братьями. Как настоящая женщина она предпочитала мужское общество женскому.
Ее излюбленным товарищем в играх был Ирис, потрясающе красивый волчонок с четко очерченными белыми щеками. Окрасом он пошел в маму, да и нравом тоже - очень умный, уравновешенный, сильный характер его был заметен еще в детском неуклюжем тельце. Довольно общительный, он тем не менее не был подхалимом и даже перед отцом держал себя удивительно важно. Юта очень любила его, и на ее зов он бежал первым. За свой окрас он и получил имя северного цветка, потому что его очаровательная мордочка напоминала своими белыми на сером отметинами цветок голубого сибирского ириса.
Самым дружелюбным заводилой среди волчат был очень крупный и пушистый щенок довольно темного дымчатого цвета. Шерсти на нем было так много, что он напоминал шарик на ножках. Щекастый, веселый, с красивыми раскосыми глазами, необычный разрез которых подчеркивали черные «стрелки» почти до висков, будто нарисованные тушью. Несмотря на размеры волчонок был потрясающе подвижным, игривым и минуты не сидел на месте. Он совершенно беззастенчиво кусал руки играющей с волчатами девушки, притворно рычал и скалился, но после ее раздраженного рыка виновато плюхался на спину и тихо лежал так, пока не слышал дружелюбное поскуливание - тогда он вскакивал на ноги, восторженно скуля, облизывал лицо девушки, -и все начиналось заново. За беззаботность и длинную шерсть его прозвали Пушистиком.
Самым тихим и незаметным из всего выводка был темный вечно сонный волчонок по имени Филя. Собственно имя он получил за свои повадки - стоило перестать обращать на него внимание, как он забирался в какой-нибудь укромный уголок и, свернувшись клубком, засыпал. Он не любил играть, немного пугался рук и вообще был довольно недоверчив.
Последний из волчат, маленькая девочка, была ему под стать - тихая, незаметная, очень своевольная. Она была очень маленькой, хрупкой. Ее назвали Ия, то есть «фиалка». Ия была тем самым тихим омутом, в котором могли водиться очень большие черти. Но пока эти черти спали.
Их было шестеро. Шесть горячих сердец, шесть пар раскосых глаз, двенадцать пар сильных лап. Они были вместе - а значит все было хорошо.
Часть 5
Их было шестеро. Четверо братьев и две сестры. Шесть мохнатых жилистых тел на сильных лапах. Шесть волков. Такие красивые и разные, вызывающие своими выходками восхищение и страх. Шесть познающих мир индивидуальностей. Шесть пар ясных карих - от золотисто-лимонного до глубокого коричневого цвета - раскосых глаз, шесть пар мохнатых ушей, шесть шелковых изящных морд, шесть горячих сердец…
Наименее заметной среди них была маленькая темно-серая волчица, чьи движения напоминали акульи. Она была прирожденным лидером, решительным и жестоким. От ее деспотизма страдали все вокруг - это она решала, кому спать, а кому играть, кто прав, кто виноват. Ее уважали и побаивались. Но из-за этой черты характера с ней меньше работали и часто она оставалась в вольере одна, когда ее братья и сестра радостно повизгивая бежали со своими друзьями-людьми на съемочную площадку. В такие часы она чувствовала себя самым несчастным существом на свете, замирала у сетки и из ее карих глаз тихонько катились слезы. Когда волки возвращались с тренировок она яростным вихрем встречала их у порога - каждому доставалась своя порция рычания и укусов. Но в следующий раз все повторялось по новой. И глаза Ии с каждым днем становились все тоскливей и злее.
Не меньше хлопот доставлял рабочим довольно крупный темный волк с простоватым именем Филя. Это был настоящий преступный элемент. С детства он повадился красть из карманов играющих с ним людей всякие важности и разности. Особенно это хорошо удавалось, если человек входил в вольер, где кроме него были еще волки, - во время бурной встречи он тихохонько подкрадывался сзади, осторожно выуживал из кармана что-нибудь интересное и незаметно удалялся с трофеем в укромный уголок, где и производил зверскую расправу. Чаще всего его жертвами становились пачки сигарет и зажигалки, хотя иногда попадались ключи, часы и прочая мелочь - все это подвергалось тщательному изучению и уничтожению. Но на этом таланты Фили не заканчивались - он оказался непревзойденным мастером побегов - казалось не было преграды, которую он не мог преодолеть. Однажды ночью, в лютый мороз, когда его вместе с остальными заперли в деревянном строении, где все-таки было чуть-чуть теплее, чем на улице, он вскарабкался на стену до потолка, сорвал зубами с окна сетку, выбил стекло и вылез на крышу, где его и обнаружили под утро рабочие. Когда волки наловчились вставать друг другу на плечи, что позволяло перепрыгнуть трехметровый забор, Филя обычно оказывался внизу этой импровизированной лестницы, но он не мог так просто сдаться и смотреть на братьев и сестер, резвящихся за решеткой. И тогда он начинал прыгать. Просто прыгать свечкой. Снова и снова. Пока однажды ему не удалось зацепиться когтями за верхнюю перекладину - раз, и был таков. Правда при всем своем свободолюбии он никогда не пытался убежать. Просто не любил замкнутых пространств и все - наверно и у волков бывает клаустрофобия.
Меньше всего проблем было с Лизуном. Легко догадаться, почему его так назвали. Да, он был готов зацеловать до смерти почти любого. И вообще это было воплощенное дружелюбие и простодушие. Обучению он поддавался плохо, зато и пакостей от него не ожидали, используя в сценах «массовки», уж больно он был ярок и красив: золотисто-серый, с красивыми белыми щеками и потрясающе длинной шерстью. Огромные лимонно-желтые глаза смотрели весело и открыто. Размером он был с восточноевропейскую овчарку-переростка, огромный волчара с веселой и любящей душой ребенка.
Настоящим же талантом среди всех шестерых был безоговорочно признан Рома. Окрасом он пошел в мать: белые щеки и надбровья, золотистая переносица, серый лоб, треугольные рыжие уши, обрамленные изнутри белой шерстью, а по краям черной, лимонно-медовые раскосые глаза, будто подведенные тушью… В общем он был потрясающе красив. Природа не поскупилась на этот раз - к красоте внешней был дан сильный характер и острый ум. Рома без труда учился новым трюкам, с радостью познавая все новое для себя и, конечно же, был всеобщим любимцем. Правда это не помешало ему на одной из съемок довольно ощутимо укусить за заднюю часть тела какого-то известного актера, который до смерти достал его своими ужимками.
Его подруга, Блонди, вызывала не меньшее восхищение. Она была такой изящной, грациозной, утонченной - не волчица, а леди! Внешне она была похожа на Рому, яркая, словно цветок, но заметно светлее, в ее окрасе присутствовало больше золотистых тонов. Она любила общество и внимание людей, со съемок ее приходилось уводить уговаривая, по-другому никак. Но при всей своей симпатии к людям она была жутко нетерпимой к чужакам своего вида: когда к волкам, тогда еще подросткам, подсадили их одногодку, привезенного с юга России, Блонди набросилась на него фурией, и прежде чем их удалось разнять, оторвала волку ухо и серьезно поранила шею.
Самым непредсказуемым и диким из волков был Трус. Его и назвали так за необычную для прирученного волка реакцию на незнакомых людей - он не пытался познакомиться или напасть, только рычал, поджав хвост, и, вздыбив шерсть, медленно пятился. На него давно махнули рукой, хотя и признавались себе, что если бы не эта злоба, он стал бы хорошим актером, потому что в рыже-серой голове его явно крылся пытливый ум. Да, он с не меньшей радостью, чем братья и сестры, встречал утром рабочих, его темное серо-рыжее тело мелькало сквозь сетку, он радостно пищал, как щенок, когда его брали на прогулку, но почему-то ни у одного человека не появлялось желания заглянуть в его карие глаза.
Их было шестеро. Шесть горячих сердец, шесть пар раскосых глаз, двенадцать пар сильных лап. Они были вместе - а значит все было хорошо.
Часть 6
Это был самый обычный весенний день, такой же как и все… ну может быть чуть более солнечный. Но царящая на секторе суета настраивала Юту на тревожный лад. Волчат зачем-то взяли сначала утром, а потом и вечером, они пахли чужими руками, волчица тихо скалилась и старательно слизывала эти странные запахи с пушистой шерсти своих детей. Они так быстро росли…
И вот опять знакомый голос у решетки, она выбежала и с радостным скулом ткнулась в ласковые ладони, отозвалась подвыванием на дорогой и родной голос, и следуя за мелькающим сквозь решетку силуэтом, перебежала в другую клетку. Железный щит, перегораживающий клетки со скрипом задвинулся, в тихом голосе Юта услышала грусть и невыплаканные слезы, она прижалась всем телом к протянутым между прутьями ладоням, нежно облизала подставленное лицо, вопросительно заглянула в глаза… Но вместо того чтоб утешить, только еще больше опечалила свою сестру, заключенную в этом неуклюжем человеческом теле.
Это был обыкновенный весенний день. Для всех. Но не для девушки, ухаживающей за волками. В этот день увозили волчат. Всех. Сразу. Далеко. Скорее всего она больше никогда их не увидит. И это жизнь. Черт побери, это жизнь, какая бы жестокая она не была. И с ней бесполезно спорить и бороться.
В конце концов это лучше, чем если бы их усыпили, как грозились ветеринары. Но.. Это было так больно. Да, ей было больнее чем Юте, которая через пару дней забудет о том, что ее детей забрали неизвестно куда - так уж природа устроила волчиц, и в этом случае природа была справедлива. Даже милосердна. Вопреки обыкновению.
Зато Артур - да Артур наверняка обрадуется. Когда щенки только начали выползать из логова он как ненормальный прыгал перед ними, зовя играть, но только пугал несмышленых, еще нетвердо стоящих на лапах малышей. Потом, когда волчата подросли и без тени страха гурьбой налетали на отца и мать, кусали и щипали их, залезали на спины, таскали за хвосты - тогда Артур затосковал. Ведь все внимание его дорогих подруг - и человека, и волчицы - было отдано этим крохотным комкам шерсти, а он - вожак! - оставался одиноким и неприкаянным. В конце концов он просто стал откровенно ревновать подруг к волчатам, рычал на собственных детей и даже легко их покусывал за уши, когда те чересчур рьяно лезли общаться. Теперь же, когда волчат забирали, наступала светлая полоса его жизни, но он этого пока не знал.
Окончательно опечаленная этими мыслями девушка вошла в рабочую комнату, где жались по углам волчата. Присев на корточки, она тихо заскулила, чуть приоткрывая рот, чтобы придать звуку объем и успокаивающую интонацию - с тихим писком несколько волчат бросилось к ней, Блонди и Ирис по обыкновению с рычанием вцепились в шнурки кроссовок, Альф подбежал, приветливо ткнулся носом в руку, лизнул ее и отправился на исследования укромных уголков комнатушки. А Пушистик со свойственной ему бесшабашным весельем принялся прыгать вокруг девушки, скулить, лизать и кусать ее многострадальные пальцы. Забыв обо всем, она расслабилась, подхватила на руки этот неугомонный шерстяной комочек, прижала его к груди и с блаженной улыбкой прикрыла глаза. Как обычно в самый неподходящий момент она услышала хлопок входной двери - за волчатами приехали. В комнату вошла ее начальница, а вместе с ней приятная женщина лет сорока пяти, сразу же завоевавшая симпатию девушки восхищенным возгласом в адрес прикорнувшего на ее руках волчонка. Через пару часов она уже с легким сердцем помогала этой милой женщине подготовить переноски, но в сторону волчишек старалась не смотреть. На листе бумаги она четкими фразами описала характер каждого волчонка, написала их имена и приметы, по которым их можно отличить друг от друга… А когда заканчивала писать, почувствовала, что сейчас расплачется. Неимоверным усилием воли она сдержала слезы и собственноручно посадила волчат в переноски, предварительно каждого прижимая к сердцу, всматриваясь в карие глазенки и нежно целуя шелковые мордочки: Ириса, Альфа и Блонди - в одну, Филю, Пушистика и Ию - в другую.
Передавая потяжелевшие контейнеры в руки сопровождающих, она клятвенно обещала вырваться в Москву, навестить своих деток. Вслед людям, уносящим от нее волчат она не стала смотреть. Отвернулась, услышала хлопок двери и медленно, едва переставляя ноги, побрела по вечернему безлюдному зоопарку. Она так и не заплакала.
В клетке взволнованно трусила вдоль решетки Юта, Артур свернулся калачиком в углу. При ее приближении они подбежали к решетке, тихо поскуливая, заглядывали в ее сухие покрасневшие глаза… Она молча отодвинула шибер и тоскливым взором проводила метнувшуюся к логову волчицу. Спустя пару мгновений та молнией вылетела обратно в клетку и пронзительно взвыв, безумным остекленевшим взглядом уставилась куда-то в небо.
Вслед за ней в логово заглянул Артур, внюхался в воздух и тихо, невыразимо радостно запищал, замахал хвостом, забегал по клетке. Несмотря на явную трагичность ситуации на губах девушки появилась улыбка… сквозь слезы.
Она закрыла на миг глаза и почувствовала теплый запах молока, ощутила на губах щекочущую нежность шелковой шерстки… И свой шепот, адресованный волку, которого она не забудет никогда: - Будь счастлив, Альф.
Добавлено:
Часть 7
От бетонного пола несло сырым холодом, Рома тихо заскулил во сне и зарылся мордой во влажную солому. Трус вздохнул и поднялся, освобождая нагретое его телом место повыше, туда мигом заполз продрогший Филя.
Трус не мог заснуть, - днем эта дурная суета, какие-то чужие, озлобленные люди, хлопки дверей, ругань… А ночью, когда трое братьев оставались наедине с ней, весенний ветер приносил звуки и запахи странного места, куда их увезли неделю назад. Трус поднял голову к пасмурному, белесому небу и тихо заскулил - он слишком хорошо еще помнил тот ужасный день…
Все утро их друзья-люди носились по территории зообазы, что-то кричали, девушка, работавшая с Ромой, забрала его из вольеры и долго плакала, утыкаясь лицом в серо-золотую длинную волчью шерсть. В глазах людей горели злость и отчаяние, они по очереди и ни один раз подходили к вольере, гладили молодых волков, что-то шептали, отворачивались, сглатывая слезы. А ближе к вечеру, когда потеплело и утих ветер, а запах сосновой смолы наполнил воздух, в зообазу въехал закрытый фургон. Труса проняла нервная дрожь, он забился в угол и тихо рычал, слыша как знакомые и незнакомые голоса людей сливаются в яростном споре. А потом дверь вольеры открылась и какие-то чужие люди быстро надели ошейники на Рому и Филю, грубо отталкивая ничего не понимающих Блондинку, Ию и Лизуна. Прямо к Трусу через весь вольер направился один из этих людей, он услышал визгливый женский голос, кричащий «Вон он, бери его и поехали!», зарычал, пытаясь проскользнуть мимо этого странного человека, но его шею сдавила удавка, болезненный рывок заставил его пробежать до дверей вольера, а потом чьи-то руки схватили его за загривок и впихнули в деревянную, грубо сколоченную клетку, вслед за Ромой и Филей. Клетка пошатнулась, задвигалась, ее втащили в фургон - и тут испуганные волки услышали громкий горький плач: в маленькой, тесно стоящей кучке работников зообазы заходилась рыданиями высокая, дородная девушка, в ее голосе звучала такая боль, что все три волка громко заскулили и принялись скрести дверь клетки. «Рома, Ромаша, любимый мой!» - причитала она, и в ее стенания влился дружный скул Блонди, Лизуна и Ии. С металлическим лязгом двери фургона захлопнулись, отделяя братьев и сестер друг от друга, отчаянно заголосил Рома, Филя вцепился зубами в дерево, послышался хруст, полетели щепки… А Трус остановившимся взглядом уставился в тоненькую щель между половинками двери и тихо, очень тихо заскулил…
Их везли куда-то около двух часов, братья сбились в углу клетки в одну пушистую кучу и тихо дрожали от горя и страха. Воздух становился все более душным, куда-то исчезли запахи леса, земли, дышать стало труднее, в горле першило, как от пыли. Но когда двери опять распахнулись это не принесло облегчение - казалось в этом странном плохо пахнущем месте просто не было свежего воздуха, он весь состоял из смеси пыли, грязи и дыма. Даже краски потускнели, мир стал серым, тусклым, невзрачным.
Братьев поместили в маленький закуток с высокими, почти трехметровыми стенами из сетки, на бетонный пол бросили охапку соломы, не позаботившись даже о навесе, который мог бы защитить от ветра, дождя и снега. В первую же ночь волки жутко замерзли, Рома расчихался и их перевели в обычную вольеру, в которой навязчиво пахло собаками. Здесь было немного интереснее, хотя бы потому, что из тупичка, ведущего от их вольеры направо, доносился сильный запах птицы. Живой и упитанной птицы. Впрочем, спустя несколько дней и этот запах наскучил. Рома тихо скулил по ночам во сне, тоскуя о Блондинке и о людях, оставшихся на зообазе. Филя в незнакомой обстановке растерялся и не отходил от Ромы, жалея брата. А Трус…
Каждую ночь Трус сидел или лежал у решетки вслушиваясь в ночные шорохи. Он уже знал, когда сторож делает обход территории, когда приходят уборщики и рабочие. Но именно в эту ночь он смотрел в небо, он ждал. Колючий ветер разметал облака, снег почти весь стаял, обнажая грязный асфальт, но ночь была по-зимнему черна и - о счастье! - безлунна.
Трус ехидно оскалился своим мыслям, подошел неслышным быстрым шагом к спящим братьям, ласково коснулся носом сначала одного, затем другого и, решительно развернувшись, одним сильным, резким движением взлетел по чуть звякнувшей сетке, на долю секунды застыл на самой перекладине, балансируя опахалом хвоста и внимательно вглядываясь в лабиринт двора, и осторожно спрыгнул вниз. Разбуженные его приземлением Филя и Рома испуганно вскочили. Разделенные неодолимой преградой братья молча смотрели друг на друга, затем ткнулись носами, махнули хвостами - и темный силуэт Труса растворился в темноте. Рома удивленно вскинул голову - брат повернул направо, а ведь все чувства волка подсказывали, что там тупик, но его решение стало понятно через несколько секунд. Из тупика донесся возмущенное кряканье, звуки трещащих на зубах костей и спустя три минуты из темноты появился Трус с окровавленной мордой, гордо держащий в зубах тяжеленную племенную утку. Филя завистливо заскулил заметив туго набитый живот Труса. А тот прощально махнул хвостом и скрылся в ночи - на сей раз повернув налево.
Внимательно прислушиваясь к своей интуиции Трус рысил между вольерами, откуда на него испуганно взирали их обитатели, он два раза повернул налево, потом направо, еще раз налево и выбежал к огромным железным воротам, обмотанным поверху колючей проволокой. Это волку совсем не понравилось, он затравленно огляделся и его глаза радостно заблестели при виде вертикальной жестяной лестницы. Это был выход, но выход тяжелый, особенно для сытого волка с добычей. Но Трус не собирался останавливаться, теперь его ничто не держало, и он полез вверх. Последние несколько перекладин он преодолевал с тихим скулом, тяжело дыша от усталости и боли - но только все сильнее стискивал зубы на шее мертвой утки. Выкарабкавшись на крышу, он зажмурился, отказываясь верить собственным глазам, но потом пересилил себя и, медленно подняв разом отяжелевшие веки, уставился на панораму ночного города. Ночь была почти как день, по улицам ездили редкие машины, в окнах кое-где горел свет, слышались голоса гуляющих людей, женский смех… Трус вздыбил шерсть, стряхивая с себя оцепенение и внюхался в ночной воздух еще раз - медленно, но верно, его нос вычленил из городского смога знакомые составляющие, еще чуть-чуть и он мог уже сказать, где находится ближайшая помойка, и что в полукилометре к северу работает мясокомбинат, где всегда найдется, чем полакомится. Надо только быть ловким, осторожным и незаметным. Как и в лесу… невелика разница.
Волк спрыгнул вниз, на асфальт, и медленно затрусил вперед, к ближайшему темному переулку, довольно поблескивая карими глазами по сторонам. Ни одна бездомная собака не посмела гавкнуть на него, даже крысы разбегались с его пути, а какой-то бомж, надумавший запустить в него камнем, наткнулся на горящий взгляд и оскал и предпочел от греха подальше бросить «хорошей собачке» кусок недоеденной пиццы, но Альф брезгливо зарычав протрусил мимо.
Это была его жизнь, его путь, его город… Отныне и навсегда.
Зима 2003-2004 гг.
(с) Zlata aka GoldWolf
Они всё время мне представляются грязными и с запахом крови 
и почему?
.gif)
...
да уж... полюбому... А они убивают лис? А разве только они убивают лис? А разве не большинство людей, искажая природу не убивает лис? По-моему, охоты конечно вредят этому... как его... ну в общем численности особей, но и так животных много умирает, и охота не очень-то сильно влияет. Хотя я конечно против этого! 